Павел Дмитриев - Анизотропное шоссе [СИ]

— Товарищ, присаживайтесь лучше сюда, коли вы не против составить компанию пьяному еврею.

Отказаться не сложно, да только как это сделать, если гложет любопытство? Ладно выдающийся писатель, таких у меня полный учебник литературы, но ведь он числился чуть не официальным любовником жены будущего наркома Ежова![104] По крайней мере, эту деталь биографии я твердо запомнил из рассказа молоденькой училки, когда-то тщетно пытавшейся найти подход к нашему буйному одиннадцатому классу. Поэтому колебался недолго, то есть после секундной заминки сделал пару шагов к соседнему столику и с улыбкой протянул руку:

— Алексей.

— Ах, да, так неудобно, — Бабель с легким, чуть шутейным поклоном привстал и энергично пожал мою ладонь. — Меня зовут Айзек, можно на ты и без отчества, хотя зрение мое слабо, но я таки вижу, что по возрасту мы не сильно отличны.[105]

Я же в этот момент замер в ступоре. Наверно, во всем мире не найти человека, менее подходящего на роль дамского угодника. Низкий, толстый, начавший лысеть очкарик, с короткой шеей и смешным носом уточкой над широкими, чуть припухлыми губами, вдобавок одет вызывающе серо и не модно. С такой внешностью, да в постели к дамам высшего советского света?! Тут я приметил на столе среди остатков еды сильно початую бутылку госспиртовской «Английской горькой» — так он еще пьет сам с собой!

Не знаю, как писатель истолковал мое замешательство, вероятно, списал на смущение молодого парня из провинции, но разговор он поддержал в лучших британских традициях:

— Скучно сегодня, очень скучно и жарко, — тут Бабель перехватил мой взгляд, остановившийся на водке: — Это пустяк, знаешь, реальный пустяк для меня. То ли дело было… Но ты наливай, не стесняйся!

Он с иностранным акцентом щелкнул пальцами в воздухе, подзывая официанта:

— Еще англичанки и приборы молодому человеку!

— И что там у вас на обед, несите тоже, — заторопился я вслед чересчур энергичному собеседнику, испугавшись остаться наедине с хрусталем рюмки.

— Сей момент, — донеслось из-за стойки.

— Так вот, на чем мы остановились? — Айзек стянул очки и начал их аккуратно протирать вытащенным из кармана платком. — Понимаешь, — он доверительно понизил тон, — самое сложное это начинать беседу с незнакомым человеком. Ни малейшего понимания, что ему интересно, а что вызовет раздражение и гнев. Заведешь разговор про девок, а он оказывается женат и души не чает в супруге. Или распишешь вегетарианцу вкус жареного в яблоках гуся, да предложишь отведать старого Фин-Шампань тому, кто в строгой завязке, а то еще про храм какой обмолвишься, а собеседник вовсе магометянин.

— Типа, не говори о веревке в доме повешенного? — попробовал сострить я.

— Точно! — с наигранным энтузиазмом Бабель подхватил заезженную шутку. — Так вот, со мной все просто, писатель я. Ну, в журналы там статейки кропаю или еще куда. Мое дело не интересное, знай, скреби карандашиком бумагу, черкай да переписывай набело.

Мимикой я старательно изобразил недоверие к прибедняющейся знаменитости, но ломать игру не стал. Все равно вопросы будут, так лучше заранее, на трезвую голову выдать частичку вызубренной в деталях легенды. Заодно и проверить слабые места можно без особого риска, с таким-то гандикапом по части употребления «очищенного вина».

— Так со мной вообще неинтересно, — я деланно развел руками. — В детстве бегал в школу да на запруду с дружками в маленькой деревушке с аппетитным названием Пироги. Батя там фельдшером работал, а мать и не помню толком, померла она, когда братика рожала. Потом, уж когда война началась, отцу службу предложили в Кременчугском лазарете, мы туда и переехали, пошел в Александровское реальное, на основное отделение.[106] Дальше замятня пошла в полный рост, сперва трамвай ходить перестал, а там то немцы, то петлюровцы, то деникинцы, еще товарищ Сталин приезжал как-то с делегатами конгресса интернационала, но трамвай все равно не починили. В двадцатом, как раз за пару лет до выпуска, нас переименовали в ФЗУ, так я стал слесарем-электриком. Поработал учеником в вагоноремонтных мастерских два года, интересно было, и место пророчили, да ушел на трикотажку, уж на полную ставку, деньги шибко нужны были. В те года батя здоровьем резко сдал, уволили его с водолечебницы имени Дзержинского. А как он помер… — я со всем возможным правдоподобием шмыгнул носом, — подался к тетке в Одессу, там ее муж, непач из видных, меня живо к приятелю на жестяно-баночный завод определил.

За время рассказа Бабель успел изрядно поскучнеть из-за отсутствия всяких следов героики в моей рабочей биографии; да и специфика электромонтажного ремесла его явно не прельщала. Однако noblesse oblige — радушную улыбку он сохранил, рюмки наполнил и в первую же паузу поднял тост:

— Давай по первой, за знакомство.

— С удовольствием! — торопливо поддержал я.

Но сразу после прокатившегося в сторону желудка дешевого пойла решил все же добить собеседника жизненной рутиной:

— И вот недавно взбрела дядьке блажь, говорит, дам я денег на учебу в самой Москве тебе и свояку, у него как раз жена от чахотки померла в прошлом году, хорошо хоть детей прижить не успели. Но с условием, чтоб годков через пять непременно вернулись помогать в артели. Проводил нас по высшему разряду, соседи поди год судачить будут. Да и с собой кое-что подкинул от щедрот…

— Прямо вернулись? — мигом ухватился за нестыковку Айзек.

— Да откупился он от нас просто, — не стал запираться я. — Хотел так спровадить куда подальше, но тетка не дала, добрейшей она души человек.

Между тем официант, строгий как британский гвардеец на параде, подал обед. Начинался он превосходной серо-зернистой икрой, затем следовал изысканный рыбный салат и отличное мясное рагу с острым соусом. На первое борщ со свининой и белой кляксой сметаны, к нему шли пирожки с мясом, капустами, яйцами и зеленым луком. Второе блюдо оказалось двойным — нежная бескостная стерлядь и птица с овощами, с гарниром из картофеля. На десерт фруктовый пудинг и блины с компотом, да еще, вероятно в качестве прелюдии к ужину, хлеб, масло и сыр.

Насыщаться Бабель вроде как не мешал, но наливал исправно, и я скоро понял, в чем его сила — он не только «умел как никто слушать», но и здорово насобачился, глядя прямо в глаза, задавать вопросы с подковыркой, простые на первый взгляд, а пять раз подумаешь, что ответить. То про лошадиные стати поинтересуется, явно из разряда понятных каждому деревенскому мальчишке, потом походя пистолеты разных марок сравнит или слово-другое по-немецки или французски ввернет.[107] Заодно незнание мной окрестностей Одессы прокачал на все сто, с юмором и издевкой описав чуть не два десятка местечек, в которых он присматривал участок под дачу.